[ENG] www.terrus.ru

Территориальное управление в России: теория, история, современность, проблемы и перспективы

 Раздел VI.   Состояние и проблемы современного территориального управления России

Глава 6.1.   Территориальное управление России в конце ХХ в.

А.В. Усягин

        6.1.4. Роль Конституции в совершенствовании механизма территориального управления Российской Федерации

Конституция Российской Федерации, принятая на референдуме 12 декабря 1993 г., стала формальным завершением процесса «суверенизации». Она устраняла, прежде всего, юридические парадоксы национально-территориальной федерации советского периода. С другой стороны, новая Конституция фактически вывела автономную область и автономные округа из-под правового поля соответствующих субъектов Российской Федерации, уравняв их в правах и закрепив тем самым «матрешечную» структуру, когда один субъект федерации находится внутри другого, как это имеет место с автономными округами. Это порождает ступенчатость прав национальных образований (а подсознательно – и «титульных» народов).

Однако, создав смешанный, не чисто национальный и не чисто территориальный, тип федерации, Конституция не сняла недовольство одних и породила недовольство других субъектов. Национально-территориальные образования выражали недовольство тем, что статус русских областей и краев приблизился к республиканскому. При этом они указывали на то, что для малых этносов территориальная автономия – единственный канал выражения этнических интересов, в том числе и перед центральными органами власти и управления, в то время как русские, будучи большим этносом, не нуждаются, по их мнению, в многоканальном представительстве.

Одновременно административно-территориальные образования считали, что их статус хоть и поднят, но на недостаточную высоту. При этом они указывали, что заложенный в Конституции принцип неравенства полномочий субъектов (так, только республикам дозволено называться государствами, только они имеют право устанавливать свои государственные языки и гражданство, и, прежде всего, именно они имеют представительства в столице федерации) приводит к привилегиям некоторых регионов, и, прежде всего, малочисленных. Парадоксальным образом это неравенство субъектов федерации во многом объясняется и их формальным равенством: невзирая на разницу экономического, демографического и интеллектуального потенциала различных регионов, одинаковы их полномочия в области законодательной инициативы, в избирательном процессе, равны, исходя из этого, лоббистские возможности.

Так, представительство в Совете Федерации не зависит от количества населения. Поэтому и город Москва с населением, по разным оценкам, в 11-12 млн. чел. (мы намеренно не берем здесь во внимание данные Всероссийской переписи населения 2002 г., так как реальная численность населения в Москве, безусловно, значительно больше), и Эвенкийский автономный округ, где живет менее 18 тыс. чел., имеют, несмотря на демографическую разницу между собой почти в два порядка, одинаковое количество сенаторов – по два. У самых малочисленных субъектов существуют преференции по выборам в Государственную Думу, так как по закону субъект не может входить в состав какого-либо иного избирательного округа, а образует собой, по меньшей мере, отдельный избирательный округ. Исходя из этого принципа, та же самая Эвенкия, а также Корякский, Таймырский, Ненецкий округа посылают депутатов в Государственную Думу от 15-40 тыс. населения, в то время как в крупных областях и краях избирательные округа образуются от 600-700 тыс. чел.

Таким образом, Конституция не до конца разрешила проблемы уравнения статусов субъектов. Сформировавшаяся в итоге система получила название асимметричной федерации, поскольку возможность приближения к симметричной федерации может быть связана только с постепенным переходом от национально-территориального принципа федеративного устройства к административно-территориальному, а Конституция не устраняла национально-территориальные основы построения федерации.

Сама Конституция, вслед за Федеративным договором, разделила субъекты федерации на следующие группы: а) республики; б) края, области, города федерального значения; в) автономии (автономная область, автономные округа). Таким образом, республики были выведены из-под понятия «автономия», что, разумеется, не мешает им оставаться автономными по своей сути. Сами республики при этом предпочитали трактовать себя как суверенные государства. Здесь возникает противоречие между Федеративным договором, признающим суверенитет республик, и Конституцией, где этот термин не употребляется.

Кроме того, несмотря на разногласия с Федеративным договором, Конституция не отменила принцип договорной федерации. Более того, именно на период после ее принятия приходится основной массив подписанных между центром и регионами договоров. А между тем такая политика подписания отдельных договоров с конкретными субъектами Федерации, с отдельными же для каждого субъекта преференциями и льготами, противоречила самой природе единой федерации.

Первым в ряду этих договоров (и, пожалуй, наиболее ярким с точки зрения опасности этнополитической дезинтеграции страны) стал подписанный в феврале 1994 года договор «О разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти Республики Татарстан». Договор вводил отношения равноправных ассоциированных связей между Россией и Татарстаном: Татарстан объявлялся государством, объединенным с Российской Федерацией.

Отношение к этому договору до сих пор остается противоречивым. С одной стороны он позволил снять напряжение в межэтнических отношениях, перевести эти противоречия на более низкий уровень. С другой стороны, сделано это было вне правового поля Российской Федерации. Многие положения договора явно противоречат Конституции Российской Федерации. Договор обходил, в частности, вопрос о том, является ли Татарстан республикой в составе Российской Федерации, не признавал верховенство Конституции России над Конституцией и прочими законами Татарстана. Представление об ассоциативных, союзных связях между Россией и Татарстаном придавало договору черты международного; а сам Татарстан становился, таким образом, элементом конфедерации внутри Российской Федерации.

Тем более противоречил конституционным основам договор о мире и принципах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой Ичкерия, подписанный в августе 1996 г. Здесь также мы видим противоречие между политической целесообразностью, которая требовала прекращения военных действий любой ценой, и правовыми нормами: договор фактически признавал Чечню иностранным государством.

Кроме вышеперечисленных договоров, за период с февраля 1994 по май 1997 года в стране было заключено 26 договоров о разграничении предметов ведения и полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и ее субъектов.

При анализе этих договоров можно проследить интересную закономерность: наибольшие преференции и льготы республикам по отношению к остальным регионам предоставляли первые договоры, и заключались они с теми республиками, где наиболее сильны были сепаратистские настроения; соответственно, значительны были и отступления от буквы и духа Конституции. Первые договоры с республиками (например, с Татарстаном, Башкортостаном, Кабардино-Балкарией), подписанные в 1994 г., исходили из конфедеративного принципа отношений, поскольку заключались даже не между федеральными и региональными органами государственной власти, а между Российской Федерацией в целом и ее субъектом. Даже само название договоров «О разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий» противоречило Конституции России, где понятие «делегирование» не упоминается.

В монографии И.А. Умновой приводится ряд конкретных примеров перенесения, в нарушение Конституции России, предметов, относящихся к исключительному ведению Российской Федерации, в совместное ведение или даже в ведение ее субъектов[1], а также других несоответствий между Конституцией Российской Федерации, с одной стороны, и конституциями республик и уставами краев и областей, с другой[2].

Так, например, договор с Татарстаном предусматривал передачу в его ведение вопросов о дислокации воинских частей и о назначении военных комиссаров, наделял Татарстан правом самостоятельно участвовать в международных связях, включая вопросы установления отношений с иностранными государствами и заключение с ними соглашения, участвовать в деятельности соответствующих международных организаций и фондов.

Постепенно, с упрочением позиций центра, он постарался уменьшить объем необоснованно предоставляемых льгот. Начиная с осени 1995 года, Комиссия при Президенте Российской Федерации по подготовке договоров о разграничении предметов ведения и полномочий «стала выдвигать единый комплекс строгих требований. Так, например, договор не может устанавливать либо изменять конституционный статус субъекта Российской Федерации. В договоре не допускается изъятие или перераспределение предметов ведения Российской Федерации и субъектов Российской Федерации, установленных соответственно ст. 71 и 72 Конституции Российской Федерации. Не подлежат передаче полномочия федеральных органов исполнительной власти по обеспечению гарантий сохранения основ конституционного строя Российской Федерации, равноправия субъектов Российской Федерации, равенства прав и свобод человека и гражданина на всей территории Российской Федерации, а также иные полномочия, если их передача ведет к нарушению территориальной целостности Российской Федерации, верховенства Конституции Российской Федерации и федеральных законов на всей территории Российской Федерации»[3]. Это не остановило, впрочем, нарастания противоречий между федеральным и субъектным законодательством.

Проблемы территориального строительства трактуются в нескольких статьях конституции. Так, статья 4 гласит, что суверенитет Российской Федерации распространяется на всю ее территорию; Конституция Российской Федерации и федеральные законы имеют верховенство на всей территории Российской Федерации; Российская Федерация обеспечивает целостность и неприкосновенность своей территории[4].

Статья 5 вводит понятие субъектов федерации и предопределяет их состав: федерация «состоит из республик, краев, областей, городов федерального значения, автономной области, автономных округов». При этом республики обозначаются как государства и наделены правом принимать собственные конституции, в то время как остальные субъекты могут иметь лишь уставы и законодательство. Республики имеют свое гражданство и устанавливают свои государственные языки, а другие субъекты федерации – нет.

Федеративное устройство Российской Федерации, согласно статье 5, основано на ее государственной целостности, единстве системы государственной власти, разграничении предметов ведения и полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти субъектов Российской Федерации, равноправии и самоопределении народов в Российской Федерации.

Статья 5 особо подчеркивает, что во взаимоотношениях с федеральными органами государственной власти все субъекты Российской Федерации равноправны[5]. Повторимся, однако, что формально-юридическое признание равноправия субъектов не предохранило от политических конфликтов по поводу трактовок такого равноправия.

В научной литературе равноправие субъектов, утверждаемое Конституцией, как правило, оспаривается. Так, в частности, А.Н. Аринин пишет о том, что «принцип равноправия субъектов федерации, закрепленный в Конституции Российской Федерации, в таком виде опровергается ей же самой. И формально-юридически, и фактически субъекты Российской Федерации находятся в неравных правовых условиях как с точки зрения их государственно-правовой природы, так и правосубъектности»[6]. «Если Конституция говорит о равноправии субъектов, то как может разниться их статус?» – задается вопросом В.Н. Лысенко[7].

Доказательно оспаривает продекларированное равноправие и И.А. Умнова: «В мировой практике имеют место асимметричные федерации, когда разные и одинаковые по государственно-правовой природе субъекты наделяются разными правами, но нигде в мире не встретишь формулу – разные по государственно-правовой природе субъекты имеют равный статус. Можно ли совместить несовместимое? Разная природа предполагает разный статус. Таким образом, российская конституционная формула построена на логической ошибке. Как бы ни ломали сегодня юристы голову над объяснением равноправия разных по статусу субъектов Федерации, предлагая парадигму «равноправие не есть равенство», и юридически, и фактически Россия состоит из неравноправных по статусу субъектов Федерации»[8].

Иная трактовка представлена В.В. Ивановым. Он предположил, что авторы Конституции «определенно … исходили из так называемой «концепции видов», которая предполагает статусные различия как минимум между республиками и прочими «видами», а как максимум – между всеми шестью «видами субъектов Российской Федерации». Однако при буквальном истолковании принципов равноправия субъектов Федерации «концепция видов» оказывается теоретически и практически несостоятельной. Конституция явно писалась на основе одной концепции, но в итоге из нее можно вывести совершенно иную. Несмотря на все явные и скрытые недостатки, Конституция оказалась мудрее своих авторов»[9].

Иначе говоря, по мнению В.В. Иванова, поскольку Конституция провозгласила «равноправие субъектов», то все остальные ее же положения оказались подавлены этой нормой. Нам все же кажется, что в этом соревновании различных положений Конституции не «концепция равноправия» победила «концепцию видов», а, на практике, совсем наоборот.

Положения 4-й и 5-й статей конкретизируются в главе 3 Конституции – «Федеративное устройство». Так, в статье 65 перечисляются все субъекты федерации, а также устанавливается, что принятие в Российскую Федерацию и образование в ее составе нового субъекта осуществляется в порядке, установленном федеральным конституционным законом[10].

Статья 66 еще раз разграничивает статусы республик и иных субъектов федерации, о чем уже шла речь в ст. 5. Кроме того, здесь же говорится о том, что отношения автономных округов, входящих в состав края или области, могут регулироваться федеральным законом и договором между органами государственной власти автономного округа и, соответственно, органами государственной власти края или области. Однако, поскольку эти нормы не были конкретизированы, то в политической практике коллизии в отношениях «субъекта в субъекте» не были разрешены.

Недостаточная четкость формулировки взаимоотношений автономного округа и области (края) породила борьбу между ними, наиболее ярким примером чего стали противоречия между Тюменской областью и ее округами: Ханты-Мансийским и Ямало-Ненецким. Противоречия еще более обострялись тем, что нефте- газодобывающим округам экономически невыгодно пребывание в составе области. Это отражает ситуацию, когда старые промышленные районы деградируют и появляются новые. В этих условиях Тюмень как столица области, находящаяся, тем не менее, на самой ее окраине, не нужна Ханты-Мансийскому и Ямало-Ненецкому округам. Дело доходило в середине 1990-х гг. до отказа окружных властей участвовать в выборах губернатора и областной думы Тюменской области.

Не менее сложными были и отношения руководства Красноярского края с Таймырским (Долгано-Ненецким) и Эвенкийским округами. Ситуация осложнялась еще и тем, что город Норильск, пребывая на территории Таймырского округа, организационно ему не подчинялся, а округ, соответственно, отказывался подчиняться краю, но требовал подчинения себе Норильска, как источника окружного бюджета.

Правовые коллизии во взаимоотношениях между областью и округами были разрешены постановлением Конституционного суда от 14 июля 1997 г. «По делу о толковании содержащегося в части 4 статьи 66 Конституции Российской Федерации положения о вхождении автономного округа в состав края, области» по запросам дум Тюменской области, Ханты-Мансийского и Ямало-Ненецкого округов.

Конституционный Суд установил, что «толкование части 4 статьи 66 Конституции Российской Федерации имеет общее значение и распространяется на отношения всех автономных округов, входящих в состав края, области»; «вхождение автономного округа в состав края, области по смыслу части 4 статьи 66 Конституции Российской Федерации означает такое конституционно-правовое состояние, при котором автономный округ, будучи равноправным субъектом Российской Федерации, одновременно составляет часть другого субъекта Российской Федерации – края или области»; «их взаимоотношения отличаются от их отношений с другими субъектами Российской Федерации: «вхождение» предопределяет обязанность органов государственной власти обоих равноправных субъектов Российской Федерации обеспечивать сохранение территориальной целостности и единства в интересах населения края, области»; «вхождение автономного округа в состав края, области не изменяет их конституционно-правовой природы как субъектов Российской Федерации и не означает, что автономный округ утрачивает элементы своего статуса – территорию, население, систему государственных органов, устав, законодательство и т.п.»; «вхождение автономного округа в состав края, области означает наличие у края, области единых территории и населения, составными частями которых являются территория и население автономного округа, а также органов государственной власти, полномочия которых распространяются на территорию автономных округов»[11].

Таким образом, предусмотренное частью 4 статьи 66 Конституции Российской Федерации вхождение автономного округа в состав края, области означает включение территории и населения автономного округа в состав территории и населения края, области и предполагает частичное распространение на него юрисдикции органов государственной власти края, области, определяемой на основе взаимного согласия и федерального закона.

И, наконец, статья 66 указывает на то, что статус субъекта Российской Федерации может быть изменен по взаимному согласию Российской Федерации и субъекта Российской Федерации в соответствии с федеральным конституционным законом об изменении конституционно-правового статуса субъекта[12] (которого, впрочем, до сих пор не существует).

Изменение конституционно-правового статуса подразумевает, по меньшей мере, следующие модификации субъекта Федерации:

1)                    изменение вида субъекта Федерации, т.е. преобразование из одного вида в другой (например, преобразование из края в республику, из автономной области в область, и т.п.;

2)                    слияние субъектов Федерации или их размежевание (например, объединение республики и области в один субъект Федерации, выход автономного округа из состава края или области и т.д.);

3)                    получение специального конституционно-правового статуса, отличного от статуса других субъектов Федерации, определенного непосредственно в Конституции России.

При этом важным условием изменения конституционно-правового статуса субъекта Российской Федерации в контексте реализации права народов на самоопределение является применение процедуры получения согласия народа данного субъекта РФ на такое изменение[13].

Конституция предлагает в качестве основной формы регистрации такого согласия проведение референдума; и более того, в случае изменения границ территории субъекта федерации требуется даже тройной референдум: как в обоих субъектах, обменивающихся территорией, так и на самой передаваемой территории.

Это, с одной стороны, выглядит юридически корректно, так как именно референдум, как форма прямой демократии, рассматривается Конституцией как высшее непосредственное выражение власти народа[14]. Это же, с другой стороны, становится далеко не всегда корректно политически, поскольку в практике политического процесса институты непосредственной демократии оказываются в наибольшей степени подвержены манипуляциям политической технологии.

Как показывает политическая практика, референдум, как институт непосредственной демократии, являясь формально более демократической процедурой, чем голосование в институтах представительной демократии, позволяет более заметно манипулировать мнением избирателей и добиваться нужного решения с помощью нарочито усложненного формулирования вопросов, затруднений при подсчете голосов или агрессивной политической агитации. Фактически референдум лишь регистрирует решения, принятые политической элитой (референдум по принятию Конституции декабря 1993 г.), либо вовсе является юридически ничтожным по своим последствиям (референдум о сохранении СССР марта 1991 г., референдум о доверии Президенту и Верховному Совету апреля 1993 г.).

Конституция заметно усложнила процедуру изменения территориальных границ субъектов федерации. В статье 67, в частности, говорится о том, что границы между субъектами Российской Федерации могут быть изменены лишь с их взаимного согласия[15]. Поскольку же на практике достичь такого взаимного согласия весьма проблематично (учитывая масштаб взаимных территориальных претензий в современной России), то строгое применение норм современного законодательства делает практически невозможным изменение границ субъектов, т.к. требует тройного разрешения.

Если в досоветский и советский периоды процедура изменения административно-территориального деления отличалась излишней упрощенностью, при которой решения центральных органов управления не требовали согласования с регионами, а местные интересы, следовательно, могли и вовсе не учитываться, то нынешний принцип согласования интересов как региональных, так и местных представительных органов при изменении границ субъектов закупоривает процесс оптимизации территориального устройства страны, приводит к его стагнации. Этот законодательный тупик нуждается в разрешении.

Едва ли не единственным примером, когда удалось преодолеть этот законодательный тупик, стало принятое 3 февраля 1994 г. Советом Федерации постановление «Об утверждении изменения границы между Ивановской и Нижегородской областями», передававшее Сокольский район из состава Ивановской в состав Нижегородской области, «исходя из итогов местного референдума, учитывая решения органов государственной власти Ивановской и Нижегородской областей о передаче»[16].

Менее показательно в этой связи постановление 25 октября 1994 г. «Об утверждении изменения границы между Костромской и Вологодской областями»[17], поскольку оно говорило о передаче даже не района, а всего лишь одного населенного пункта с прилегающей территорией.

Статьи 71-72 Конституции обозревают предметы ведения Российской Федерации в целом[18], а также предметы совместного ведения федерации и ее субъектов[19]. При этом формулировки ст. 71-72 (также, как ст. 67), посвященные территориальному устройству, страдают юридической неопределенностью и некорректностью. Так, если федеративное устройство и территория Российской Федерации находятся в ведении федерации, то территориальное устройство республик, входящих в состав Российской Федерации, находится в ведении самих республик.

Следовательно, право регулировать территорию субъекта Федерации и его границы, казалось бы, принадлежит самому субъекту. Конституция оставляет открытым вопрос о том, означает ли это, что изменение границ между субъектами является исключительно вопросом ведения субъектов Федерации, или требует утверждения на федеральном уровне. Впрочем, приведенные выше примеры показывают, что в политической практике обязательно происходит утверждение решений региональных легислатур федеральным центром.

Интересы территорий в центре представляет, в согласии со статьей 95, Совет Федерации, куда входят по два представителя от каждого субъекта Российской Федерации: по одному от представительного и исполнительного органов государственной власти[20]. К его ведению статья 102 относит, в том числе, и утверждение изменения границ между субъектами Российской Федерации[21].

Необходимо отметить, что с принятием новой Конституции не произошло формальной отмены Федеративного договора (он вообще не имеет формальной даты своей отмены), что и породило непростые коллизии в политической практике, позволив региональным лидерам играть на противоречиях между этими двумя юридическими текстами: в одних случаях добиваясь льгот и преференций от центра, в других – отказываясь выполнять обязательства перед ним.

Поскольку Федеративный договор был подписан раньше, чем была принята Конституция, и цели принятия этого документа были принципиально иными (поскольку договор создавал не столько единство страны, сколько видимость единства, то необходимо было собрать как можно большее количество подписантов даже ценой необоснованных поблажек, преференций, льгот, уступок), то возникает правовое противоречие между принципиальными лозунгами и основаниями, заложенными в Конституции и договоре. Трактоваться это противоречие должно, строго говоря, в пользу Конституции, но политическая целесообразность и логика политического процесса требовали зачастую уступок в пользу договора. Ярким примером тому являются неурегулированные до сих пор до конца противоречия между основными законами Российской Федерации и Татарстана.

В результате во взаимоотношениях между центром и регионами остаются немаловажные проблемы. Это, прежде всего, проблемы правовой определенности и организационной подчиненности. В субъектах федерации осуществляется двойное, но разделенное государственное управление: с одной стороны, на территории субъекта федеральные органы ведают общегосударственными вопросами: а) на основе общего регулирования (нормотворчества); б) путем управления на местах делегатурами федеральных министерств; в) в соответствии с договорами о разграничении полномочий. С другой стороны, субъект осуществляет государственное управление в пределах своей компетенции.

Предписанное в Конституции разделение полномочий между центром и регионом приводит к тому, что региональный лидер фактически управляет регионом не полностью (вне зоны его юрисдикции находятся недра, полезные ископаемые; на территории региона находятся представительства федеральных министерств и ведомств).

К государственному управлению регионами непосредственно примыкает и от него в значительной мере зависит муниципальный уровень управления. Местное самоуправление в России, согласно Конституции, автономно. В его ведение входят:

а) вопросы, прямо предписанные законодательно, т.е. отнесенные в его ведение Конституцией и иными законами;

б) вопросы, переданные субъектом по своему желанию (чаще всего неудобные для субъекта и, на практике, не реализуемые региональным уровнем управления).

Передавая определенные функции, субъект по закону обязан передавать и материально-финансовое обеспечение этих функций, но в действительности чаще всего это не делает. На практике это приводит к следующим последствиям. С одной стороны, субъект федерации зачастую стремится подчинить себе местное самоуправление, вплоть до стремления, исказив дух Конституции, ограничить местное самоуправление только представительными функциями (и органами), сделав исполнительную власть муниципального образования назначаемой и подконтрольной региону.

Поскольку, согласно Конституции, большинство полномочий местного самоуправления относятся именно к исполнительной ветви (исполнение местного бюджета, охрана общественного порядка), то в случае ограничения выборности только представительскими органами подлинная независимость местного самоуправления, бесспорно, сводится к нулю.

С другой стороны, и сами органы местного самоуправления стремятся переложить тяготы своего материально-финансового обеспечения на плечи регионов, даже в ущерб собственной независимости. Возникает сложная взаимозависимость региона и муниципального образования, которая, конечно, далека от подлинной независимости местного самоуправления.

Таким образом, образуя формально независимую от государства подсистему в управлении, местное самоуправление продолжает, тем не менее, находиться в сильной зависимости от региональных властей, которые сохраняют сильные возможности для лоббистского влияния в муниципальных структурах, реально воздействуют на их персональный состав и на выдвижение кандидатур в законодательные органы более высоких уровней (регионального и федерального).

В целом можно сказать, что действующая Конституция закрепила наиболее общие основы территориального устройства страны, которые, вместе с тем, нуждаются в дальнейшей детализации в принимаемых на основе Конституции федеральных законах. Однако именно на этом направлении до сегодняшнего дня сделано недопустимо мало.

Выводы:

1.               В результате принятия Конституции 1993 г. окончательно сформировалось представление о смешанном, асимметричном и договорном характере федерации в России. Закрепленное в Конституции неравноправие субъектов федерации реально угрожает интеграции страны в единое целое.

2.               Предложенная Конституцией усложненная процедура изменения статуса, состава и границ субъектов федерации не позволяет разрешить проблему укрупнения регионов и препятствует процессу оптимизации количественных параметров территориального управления.

3.               Муниципальный уровень управления, согласно Конституции, формально-юридически выведен из зоны государственного управления, однако на деле сохраняется фактическая зависимость от государства, так же как стремление государственных структур прямо и непосредственно управлять муниципальными образованиями. Механизмами, которые позволяют держать муниципии «на коротком поводке», являются прежде всего использование административного и финансового ресурсов.

Обсудить на форуме          Дальше           В начало